Minu hea sõbra saidil ilmusid huvitavad mälestused. See naine läks 18a. vanuses vabatahtlikult rindele Pe-2 pommituslennuki navigaatorina. Sõja lõpetades oli tal 4 ordeni ja 55 lahingulennu..aga see selleks. Mis militaar.neti puutub siis on tema mälestused kus figureerivad ilmselt JG54 hävitajad. Kuigi ka suurel määral eks ikka juttu tuleb filtreerida
Tsiteerin:
Вот в начале 44-го года к немцам прибыла эскадра негров. Наемников. Вы слышали о ней? Вот теперь знайте. Была эскадра – 60 «фоккеров», негры, асы – все. Я думаю, что это не военного производства асы, это видимо их когда-то учили, понимаете – наемники. Они воевали у Роммеля. Они прилетели – у них были «фоккера» черные все, сверху, снизу все лакированные (мы их «чернопузые» звали). Черные, лакированные и только круг желтый и в нем крест. Они были асы. Нас сразу разведка предупредила. В общем, если они появились, то без того, чтобы сбить кого-то – они не уйдут.
В.Д. - А это какой участок фронта?
- Это Курляндия. Они сели на аэродром под Либавой, аэродром Серава, они там сидели.
Ну знаете, одно дело – кто-то скажет, а другое дело – встретиться… Один раз… я вот не помню, Насусказ (?) или Скрумда (?), это в Латвии – то ли железнодорожная станция, то ли разъезд какой-то – это неважно. Мы летали туда. С нами полетел инспектор дивизии, который в общем-то, должен ИНОГДА летать – вроде бы все нормально… Ну, они полетели за орденами. Он один вылет сделает – ему дадут орден. Мы с Галей вели звено, он шел у нас слева, внешним. Она говорит: «На черта я его внутрь поставлю, он еще шарахаться начнет – а там пускай шарахается». И вот – за всю войну…А у летчика было в носу тоже два пулемета, один был ШКАС, а второй такой же березинский. За всю войну в общем-то, только если шли по наземной цели, перезаряжали эти пулеметы. А вдруг мне Галя говорит: «Вперед!». А я только что нажала на кнопку, мы бросили бомбы. Я разворачиваюсь – четыре идут в лоб! И я когда повернулась уже… а там «эрликоны» стояли, а когда «эрликон» стреляет, такое впечатление, что это ожерелье, знаете, такие красные идут…
В.Д. - Трассеры…
- Да, вот так красиво. И я смотрю – пошли красные шарики. Гляжу, мой левый загорелся. И вот – какие мастера, и как они хорошо нас знали! На его месте выходит из атаки «фоккер» вот этот черный, а я ведущая. Он переворачивается, и я его вижу – вот так, вот эту черную голову, а они без шлемофонов летали, у них наушники, вот эти белые белки я вижу, вывернутые губы, страх один! Можно умереть просто видя! Он вышел в мертвой точке, где ни один пулемет его не доставал. С переворотом он ушел. Сзади у нас четыре истребителя нас сопровождали, они – не видели, они сказали – «его сбила зенитка»! Какая зенитка, зенитка не била! Вот что такое были «чернопузые».
Они шороху много наделали на всем фронте. Короче говоря, ни один наш истребитель их истребителя не сбил. Когда кончилась война, обозленные летчики всеми правдами-неправдами поехали в Сераву – посмотреть. Они все улетели в Швецию (нейтральную) и Швеция их не выдала! Стоял на аэродроме разбитый «фоккер» такой черный – и все.
Когда началась война в Корее, наши встретились с кем? – с «чернопузыми». Они уже заключили договор, как это – контракт; они пошли в наемники. Это мастера…
(Очень похоже на фронтовую легенду. Возможно, правда, что речь идет о какой-либо из эскадрилий ночных перехватчиков, служивших в Рейхе и спешно переведенных на Восточный фронт, это может объяснить окраску машин (возможно, что не черный, а темные тона серого). На данный момент не существует ни одного реального доказательства, что в Люфтваффе служили негры-наемники, тем более в таком количестве - В.Д.).
Потом была Западная Белоруссия, Ситцевельск (это под Молодечно), потом мы перебазировались в Иотайнеле, это южнее Паневежиса, после был аэродром Груджяй.
А самые страшные цели – все-таки – порт и корабли. До тех пор, пока мы вот так шли по земле – я вот, например, этого не чувствовала. Как только первый порт тогда – Мемель (сейчас это Клайпеда), Мемель, Либава, Кёнигсберг, Пиллау, Штеттин, Данциг… Вы знаете, когда приходишь – береговая и корабельная бьет… зенитка… ой-ой-ой-ей-ей… Здесь очень опасно…
Вот мы ходили на порты – это же страх, ужас какой-то, порт! Порт – это такой укрепленный… Вот у меня есть грамота за Пиллау… У нас знаете, как говорили? Мы на Либаву первый раз слетали, у меня Галю там ранили. Когда пришли, сели… раздали нам по 100 грамм… и произнесли тост: «За вечный туман над Либавой!» И говорили: «Хочешь славы – лети на Либаву!». Первый был такой сильный порт – это Мемель, Клайпеда теперешняя. Но он был не так укреплен. А вот Либава!.. Потом – Кенигсберг, Пиллау… А Пиллау это у них была большая противолодочная… И когда идешь – зенитка бьет, орудия с кораблей бьют, черта уйма, они бьют по площади, как шахматная доска, вот это все… слышно разрывы, моторы гудят… Моторы перед линией фронта на полную мощность всегда, там где-то можно было убрать, и не 1200 оборотов, а меньше, а перед линией фронта я всегда говорю: «Через две минуты линия фронта» - значит, полные моторы. Это ад какой-то кромешный… Рига…
…После Мемеля бомбили Фишхаузен. Но он не восстановился, мы его с землей сравняли. Не знаю, что там у немцев было, городок маленький. У нас был туда удар и мы его сравняли с землей.
15 декабря у нас был вылет на Либаву. Нас встретила просто стена огня. В кабине дышать от порохового дыма стало трудно. Только мы отбомбились, как самолет просто содрогнулся весь, завалился на крыло и стал падать. Галя как-то неестественно так валится к борту. Я в ужасе кричу: «Галя, Галя!»… «Не кричи. Слышу тебя» - вдруг тихо она отвечает. На 1200 кое-как самолет выравнивается. Осколки попали в правый мотор, он выведен из строя. Гале осколок попал в правую руку.
Я в этой тесной кабине пытаюсь дотянуться, перебинтовать ей запястье… Полетная карта у меня была зажата под мышкой, неудачно как-то повернулась – и ее потоком воздуха вынесло в разбитую форточку! Так что до аэродрома я вела, полагаясь на память и знание района…
Я сверху забинтовала, вот как она есть, так и забинтовала, дала нашатырный спирт, она сказала: «Иди на ближайший аэродром, будем садиться. Ты будешь держать штурвал (я никогда не держала штурвал! Вот в таком изогнутом положении…), я тебе буду давать команды, а я буду ногами и газом». И вот она: «Отдай». Я отдаю. «Так твою разэдак, как ты отдаешь!» А черт его знает, как надо отдавать! Готовимся к посадке. Даю две красные ракеты – сигнал, что в экипаже раненый….
Вот мы посадили самолет, я поехала с ней в ближайший госпиталь, потом ее отправили в эвакуационный, и значит, когда разбинтовали… вышел хирург и говорит: «Какой идиот ей так бинтовал!»
В.Д. - В рану ткань попала?
- Какая ткань! Куртка меховая! Мех! Я еле вычистила… Я говорю (жалобно): «Это я… Я не могла…» Действительно – как же я, что ж я, могла ее раздеть, понимаете.
Вот она на фото. Вот это крест, знаете, которые в Литве стоят у дороги… А это Галя, мы сфотографировались у креста, и через день ее вот ранили в руку. За Либаву она получила орден Александра Невского. Он умерла уже тоже… в Питере…
Осталась я опять без экипажа – снова резервный штурман.
Мы с Галей посадили машину на вынужденную, ее сразу в госпиталь отправили, и я не помню, кто тогда летал за новой машиной… Ну, там стали читать пробоины… Не лень было технику насчитать 400 с лишним пробоин. Я сказала: «Брось ты, пожалуйста!» Он: «Да она же как решето, она никуда не годится!»
ERITI MUIDUGI HUVITAV SEE
TAHAKS TEADA MIS JUHTUS 1944a. 25.09 LÄTI PEALINNA TAEVAS
.....соседний полк, где у меня муж летал (он оттуда вырвался), под Ригой – пришел полк (это 44-й год, 25 сентября, это траурный день у нас во всей дивизии был!). Мы прилетели только с задания, мы чуть-чуть не успели. А они выруливали уже взлетать, повел командир полка (он там и погиб). Три девятки прикрывает шесть или восемь истребителей. Они приходят – над целью 60 «фоккеров»! Из полка, из 27-ми – пришло пять самолетов! Простите – сколько они побед себе наклепали?
У нас истребитель дрался с истребителем. С их стороны почти не было массированных налетов, почти не было, негде было нашим развернуться. А они могли бить – «пешки», «Илы», «ДБ-3ф», в общем, они все могли бить.
Я вам говорю – ну вот этот бой, над Ригой. Вот один бой. Потом говорили – «Вот, немцы наврали». Причем Баграмян был в курсе дела, что ничего из этого налета не выйдет, и тем не менее послал. Из 200 самолетов было сбито наших 96! Как вы думаете? И можно поверить, если один полк из 27 самолетов потерял 22! Во главе с командиром полка. Погибли, вот они там под Ригой и похоронены. Кстати, их могилы не тронули. Я знаю, потому что дочка командира полка она периодически туда ездит… Там командир, его штурман похоронен и еще кто-то…
Потом я хочу сказать, что ведь приходили летчики – ну что у него там, 30 часов налета… Полет по кругу, полет на полигон, там отстрелять по щитам – вот и все. Кому повезло, кто набрался опыта – тот остался. Кому не повезло – в первом-втором вылете погибает.
А вы знаете – истребители очень боялись зенитки. Черте где она бьет… Вот ударила зенитка – они тут же вышли из огня. Потому что они хотят драться – а на черта им это-то…
Нет, понимаете, дело в том, что они привыкли видеть своего врага. И они строят какую-то модель боя. А это – черт его знает, куда она бьет, она вот тут сейчас разорвалась, вот там… Я строю свой маневр тоже, я вижу, когда пристрелено бьет, и когда по квадратам – я строю маневр, но у меня есть боевой курс. Я ничего не могу сделать. Минута – ну, у нас 45 секунд, это самое короткое – это высота, скорость и курс. И это когда нас бьют. А я не имею права отвернуть, иначе я не привезу планшет – где мои бомбы. Потому что первое, что снимают (с самолета) – это АФА, проявляют и снимают.
Juttu kui palju!
